Амур чистил снайперскую винтовку.
На мускулистых руках под высоко закатанными рукавами пропотевшей линялой рубахи цвета хаки, шевелились жгуты мышц. Уперев приклад винтовки в каблук высокого ботинка, Купидон мерно двигал шомполом. Шшшших. Шшшших.
Святой Валентин с интересом глядел на широченную спину бога любви, мысленно представляя себе, что было бы, если бы в своей работе тот пользовался, например, секирой. Словно почувствовав его взгляд, Амур оглянулся.
— Фух, — сказал он, — жарко сегодня.
— Февраль вроде, — без особого энтузиазма отозвался Валентин, — откуда жара?
Амур заглянул в канал ствола и удовлетворенно сплюнул.
— Февраль, — бормотнул он, — февраль… Работы вагон, вот и жара. По всему миру.
— Ты чего таким старьем пользуешься? — спросил Святой Валентин, разглядывая добела вытертую сталь старенькой “снайперки”. Амур хмыкнул и сдвинул подальше на затылок черный берет со щитом “Wild Geese”.
— А чего? — обиженно сказал он, несколько раз щелкнув затвором. — Тяжеловата, конечно. Зато надежная. Тульский Мосин, семь шестьдесят два. Хоть песка в нее насыпь — работает как часы, и хрупких деталей нет, кроме прицела. А возьми какую-нибудь Си-Эф-Ай Лимитед Эдишн АА — хлопот не оберёшься…
Валентин поморщился. Он уже успел позабыть, что огнестрельное оружие было для Амура “бзиком”, о винтовках, глушителях и боеприпасах он мог говорить неделями, тем более, что времени у него было хоть отбавляй.
— Или вот Штейр Шарфшутцен Гевер семидесятого года… — доносился до него голос Амура. Валентин поспешно прервал увлекшегося бога любви.
— Лучше бы ты из лука, как в старину, стрелял.
— Из лу-ука… — презрительно протянул Амур. Винтовку он уже оставил в покое, и теперь медленно водил по точильному камню черным лезвием длинного ножа. — Лук, Валя — это прошлый век… нет, даже не век, а тысячелетие. А еще: где мне столько стрел взять? Титановые — давай-ка ты, потаскай с собой? А деревянными только попробуй начать стрелять, сразу чертовы защитники окружающей среды на дыбы встанут. Гринписовцы всякие, международники.
Он помолчал, проверяя остроту лезвия на толстом неровном ногте большого пальца.
— И потом… Поправки на ветер сильнее надо делать, дальность ниже, точность поражения. Нет. Хватит луков.
— А арбалеты? — осведомился святой, вертя в руках открытку-”валентинку”.
— Пробовал, — твердо покачал головой Амур, — не мое. Стрелы еще тяжелее, заряжать дольше. Хотя вот, есть кассетного заряжания… нет, все равно не для меня.
— Знаешь, что? — сказал Валентин. Он порвал открытку на мелкие кусочки, ссыпал их с ладони и стоял, провожая взглядом белые квадратики, уносящиеся по ветру. Амур вопросительно поднял бровь.
— Заведи себе самолет и переходи на бомбометания. Кассетные бомбы, шариковые… Вакуумные. Сразу всех и накроешь, никто не уйдет.
— Смешно, — скривился бог любви, досылая патрон в патронник, — шутник ты, Валентин, хоть и святой. Нам сегодня весь день в паре работать, не забыл?
— Помню, — вздохнул Валентин, машинально тронув дальномер, висящий на поясе, — ну, мое дело маленькое, как у всякого корректировщика. Я только предупреждения рассылаю. Мол, “ты будешь моим Валентином”. Или Валентиной. Только человек это получил, а тут ты — бах! и точка. Постарайся все-таки в голову не стрелять. Рассудочная любовь — она, сам знаешь, добром не кончается, да и вообще — абсурд какой-то.
— Привычка с Косова, — проворчал Амур, подгоняя ремень, — ладно, как скажешь. В сердце так в сердце.
— И без контрольного, ладно? — Валентин твердо выдержал обиженный взгляд бога, словно у того отняли любимую игрушку. — Не надо контрольного, Амур. Мы не киллеры.
— Можно подумать, то, что мы делаем — лучше…
Валентин махнул рукой и отвернулся. Глянул вниз.
— А, вот и первый. Ранняя пташка.
— Ветер? — деловито спросил Амур, приникая глазницей к окуляру прицела. — Расстояние, угол?
мне даже нравится.
